Олег Бодров: «В железногорских хранилищах ОЯТ будет заложен гигантский разрушительный потенциал»

Приезд этого человека в Железногорск стал костью в горле руководству и города, и ядерного гиганта ГХК. Вместе с коллегой его без лишних объяснений показательно выставили за периметр горзоны. Но ему не привыкать ­ в своём атомном городе Сосновый Бор под Санкт–Петербургом он становился жертвой уличной расправы, но выстоял. Его научные работы отказывались публиковать. Но он прорвался и смог развеять миф о «мирном атоме». Перед ним открыты двери Белого Дома и Конгресса США, парламентов Норвегии, Финляндии, Швеции и Евросоюза. Его документальные фильмы становятся призёрами международных экологических кинофестивалей, а возглавляемая им экологическая организация является одной из самых уважаемых в международном сообществе. Физик по образованию, эколог по роду деятельности, руководитель «Зелёного мира», ОЛЕГ БОДРОВ сегодня наш собеседник.

Шок – это по ­нашему

­ Олег Викторович, хочу начать разговор, конечно, с этого безумного инцидента в музее ГХК, где вас вместе с оператором Геннадием Шабариным взяли в оцепление, а затем, отобрав пропуска, выставили из города. Вы­то как считаете, это была случайная акция?
­ Да конечно же, нет. Пропуска нам оформляли заранее и по производственной необходимости. Выдали на руки при въезде в город. И потом, мы приглашали руководство ГХК к разговору за круглым столом в Красноярске, который состоялся в краевой библиотеке 16 августа. Собственно, это была ещё одна цель нашего визита в ваш регион.
­ И что ж, приехали специалисты с ГХК на обсуждение за круглым столом?
­ Нет, их не было, как и представителей администрации Железногорска. Хотя Главу вашего ЗАТО Вадима Медведева мы тоже приглашали к разговору.
­ С господином Гавриловым вам встретиться так и не удалось?
­ Не то слово! Мы просто были в шоке от того приёма, который нам оказал ГХК. С руководителем Петром Гавриловым напрямую вообще никак не удаётся решать вопросы. Год назад, когда с Ленинградской АЭС, которая находится в моём городе Сосновый Бор, только собирались перевозить ОЯТ в ваш город, я написал ему на сайте ГХК письмо: мол, хотел бы знать, насколько это безопасно и какие меры предпринимаются, чтобы снизить все возможные риски? Но ответа не получил до сих пор.
­ Это к вопросу о том, насколько внимательно в нашей стране прислушиваются к экологическим организациям...
­ Да уж, я сразу вспоминаю опыт общения с немецким правительством. Несколько лет назад в Германии решили вывезти отработавшие тепловыделяющие сборки исследовательских реакторов для переработки в Россию ­ в частности, в город Озёрск Челябинской области на производственное объединение «Маяк». Немцы спокойно могли бы избавиться от своего обременения, заплатив деньги. Тогда мы передали в Германию свой документальный фильм «Территория, не пригодная для жизни» о том, как были загрязнены ядерным предприятием «Маяк» реки и населённые пункты, и как это повлияло на людей. В письмо мы приложили петицию с требованием отказаться от идеи вывозить в Озёрск ОЯТ, под которой подписались более сотни общественных организаций всех континентов. Германия достаточно высококультурная и высокотехнологичная страна и способна обеспечивать изоляцию своего ядерного топлива не хуже, чем в России. При этом в России это так, как показано в фильме. Той реакции, которая последовала, я не ожидал. Через неделю мне пришло письмо­приглашение на встречу с замминистра экологии Германии. В гостинице «Астория» он устроил рабочий завтрак для общественных экологических организаций Санкт-­Петербурга. Мы встретились. А ещё через неделю меня уведомили, что Германия отказалась от перемещения ОЯТ на «Маяк».
­ Я знаю, что ваши работы по ядерной безопасности очень ценят за рубежом. Вас даже премировали.
­ За границей тоже бывают разные оценки. Но такого яростного неприятия, как произошло в Железногорске, я что-­то не припомню. В прошлом году в здании Конгресса США мне вручали награду за ядерную ответственность от 30 неправительственных организаций США. И чтобы попасть в здание, у меня проверили только вещи, на предмет, нет ли в них взрывных устройств или оружия. Даже документы не смотрели. А я ведь для них гражданин чужой страны. В Железногорске, ещё до того, как нас захватили в музее ГХК, нам рассказывали, что на комбинат не раз приезжали американцы. Выходит, иностранцев пускают везде, а нас, граждан России, выдворяют вон.
­ Ну так что делать-­то собираетесь? Защищаться будете после случившегося?
­ О том, что произошло со мной в Железногорске, мы обязательно сообщим в официальных письмах и губернатору Красноярского края Льву Кузнецову, и руководителю Росатома Сергею Кириенко, и в администрацию Железногорска. Но не хочется это делать сгоряча. Обязательно отразим эту историю в нашем новом фильме, который будет демонстрироваться не только в России, но и за рубежом. Посмотрим, что ещё можно сделать.

Ядерный раскол

­ Если говорить о вашей экологической организации, у неё, насколько я знаю, много направлений работы. Однако самые жёсткие ваши высказывания звучат в адрес атомной энергетики. Неужели вы против развития науки?
­ Я не против развития науки. Но я против экспериментов над людьми. Ведь сейчас решения принимаются Росатомом без учёта мнения россиян. По сути, они навязываются, и никто не участвует в обсуждении этих решений.
­ Но население­-то молчит!
­ Люди просто элементарно не информированы, они плохо разбираются в сути такого особого вопроса, как ядерная безопасность. У них попросту нет специальных знаний, которые помогли бы им адекватно оценить положение. Ведь посмотрите, все доводы атомщиков строятся на одном: «Поверьте, катастрофа не случится, потому что её не может быть». И им верят. Но я как физик и эколог заявляю: то, что сейчас кажется безопасным, через год­-два может стать крайне опасным. Я не нагнетаю ситуацию, а строю свои убеждения на доказательных примерах. Один из ярких. В Советское время для навигации вдоль Полярного Круга и Балтики были установлены ритэги ­ это маяки, которые использовали для выработки света радиоактивный источник. Их возводили в отдалённых безлюдных местах, а потому и не охраняли. При этом говорили, что это абсолютно безопасно. Но пришли рыночные отношения, и люди погнались собирать металл. Так вот, некоторые из этих ритэгов были попросту разграблены охотниками за цветным ломом. В Кенгисеппе на автобусной остановке была выброшена капсула со стронцием, выпотрошенная из такого вот маяка. Оказалось, мужики наткнулись на одиноко стоящую в лесу на берегу Балтики башню – ритэг ­ и ободрали весь металл. А когда разобрали всё, дошли до этой самой капсулы. Взяли её в руки, но обожглись, поскольку стронций горячий. Не найдя ему применения, выбросили за ненадобностью. В течение двух­трех дней все эти охотники за металлом погибли от полученных смертельных доз облучения. Аналогичная ситуация произошла там же, в Ленинградской области, где капсулу выбросили на замёрзшее Балтийское море, и она прожгла лёд и ушла на дно. И это не единственные случаи. У меня есть даже документальный фильм на эту тему.
­ Если я правильно поняла, вы ­ против развития атомной энергетики?
­ Да, я считаю, что Россия должна закрыть атомные станции. Последние техногенные катастрофы нашего времени доказали, насколько опасна ядерная отрасль. Но я против революций. Процесс вывода из эксплуатации ядерных объектов должен быть не мгновенным, поскольку иначе не избежать социальной катастрофы. Возьмите ваш Железногорск. Вся жизненно важная инфраструктура города содержится за счёт этих объектов. На ГХК работает немало жителей города. И процесс должен быть эволюционный. Я говорю о сценарии «медленного вывода». Те люди, которые работали на ядерном объекте и лучше знают его специфику, участвуют в работах, связанных с выводом из эксплуатации, демонтажом, дезактивацией и так далее. Весь процесс затягивается лет на тридцать и более. Именно по такому пути пошла Германия.
­ Но вернёмся к вашему приезду в Железногорск и Красноярск. Вы снимали документальный фильм. О чём он?
­ Для меня сейчас самая острая тема – это транспортировка в Сибирь ОЯТ и хранение его на берегу Енисея. Росатом считает, что, переместив сверхопасный груз с берега Балтики на берег Енисея, плутоний­239 с периодом полураспада 24 тысячи лет станет безопаснее. Мне же как экологу хотелось бы знать, что думают о таком перемещении рисков те, кто живут в Железногорске и в миллионном Красноярске, собравшие уже почти 25 тысяч подписей против появления могильника рядом со своими городами. Между тем события, происходящие в Красноярске и Железногорске, касаются не только жителей моего города Сосновый Бор, наблюдающих за «посылками смерти» в Сибирь.
­ Вы сейчас говорите о транспортировке ОЯТ с вашей Ленинградской АЭС?
­ Я имею в виду опасность, которую представляют «ядерные поезда». Ведь они курсируют с запада на восток России. При этом по пути их следования огромным рискам подвергаются жители всех городов, расположенных вдоль Транссиба. Всего их 17, самые крупные – это Санкт-­Петербург, Москва, Пенза, Самара, Киров, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Омск, Новосибирск. А также главные водные артерии страны – великие реки ­ Волга, Обь, Енисей. Сами же потенциальные жертвы опасного груза не информированы о возможной угрозе, поскольку не участвовали в принятии этого решения и не имели возможности влиять на него. Это несправедливо. Ведь публичных обсуждений по безопасности транспортировок ОЯТ не проводилось. Рассмотрим ситуацию: вот переворачивается поезд с ОЯТ и идёт под откос. Доказательств, что не произойдёт утечки ядерных материалов, у меня нет. И никто не может дать такую гарантию. Кроме того, в случае остановки эшелона на какой­ либо станции рядом с ним возникнет радиационный фон в тысячи раз превышающий природный. Поэтому «ядерные составы» идут без остановок.
­ Да ладно вам, Олег Викторович, нагнетать ситуацию.
­ Я не нагнетаю. Авария может произойти по ряду причин: из-­за плохого качества железной дороги, либо вследствие действий злоумышленников, террористов, наконец. При перевозке ОЯТ поезда попадают под управление целого ряда организаций, некомпетентных в вопросах ядерной энергетики ­ транспортные службы, различные региональные департаменты ­ и это также снижает уровень безопасности транспортировки.
­ Но постойте, я помню, когда Железногорск получал первую партию ОЯТ с Ленинградской АЭС, нам говорили, что это совершенно безопасно, что само топливо находится в сверхпрочной капсуле и с ним в принципе ничего не может произойти даже в случае ЧП.
­ Повторяю, что эти утверждения основаны не на доказательствах. Нам всем предлагают поверить на слово, что всё хорошо, что ничего не случится. Росатом просто декларирует, что это безопасно. Однако эта сфера является секретной, и мы не можем говорить, что обладаем полной информацией по данному вопросу. Да, само ОЯТ упаковано в контейнеры. Но как они изготовлены, каково их состояние? Насколько безопасно хранение в этих контейнерах? Мы ничего не знаем, это закрытый процесс, за этим никогда не наблюдали экологи. Что же касается внештатных ситуаций, связанных с ОЯТ, они уже случались. По нашей информации, при подготовке отработавшего ядерного топлива Ленинградской АЭС для транспортировки в ваш город производилась разрезка одной из четырёх тысяч тепловыделяющих сборок. Из­-за неподготовленности, сложной и опасной операции произошла разгерметизация сборки и радиационное загрязнение оборудования.

В зоне опасности

­ На круглом столе вы, Олег Викторович, озвучили просто убийственную информацию о строительстве новых реакторов для экспорта электроэнергии в Европу. И куда ж отправятся отходы производств?
­ Страны Европы будут получать электроэнергию с наших атомных станций, а все обременения отправятся в Железногорск. Процесс уже запущен. Построено ещё четыре блока Ленинградской АЭС, один из них будет поставлять энергию по специальному кабелю на Выборгскую подстанцию, а затем в Финляндию. Подписан долгосрочный контракт. ОЯТ будет перемещаться на ГХК не только с ЛАЭС, но и с других станций, располагающих реакторами чернобыльского типа ­ Смоленской и Курской. Планируется, что к 2025 году на берега Енисея завезут более 20 тысяч тонн ОЯТ с реакторов РБМК­1000. Для этого потребуется до 290 «ядерных поездов». И здесь нужно оценивать все риски.
­ Чем опасен этот ОЯТ для экологии?
­ Оно содержит плутоний­-239. Этот элемент практически не участвовал в эволюции жизни на Земле, поэтому он чрезвычайно токсичен для всего живого. Так что сибирякам приготовлен «вечный ядерный подарок».
­ Ну да, если учесть, что эти ядерные обременения, как вы говорите, а по ­простому ­ отходы, будут храниться неизвестно сколько практически в черте Железногорска.
­ В железногорских хранилищах ОЯТ будет заложен гигантский разрушительный потенциал, равный пятистам Чернобылям. «Сухое» хранилище ­ это колоссальная дополнительная нагрузка высокоактивного ОЯТ общей активностью 20 миллиардов кюри. На «мокром» хранилище уже находится ОЯТ общей активностью 6 миллиардов кюри. Для понимания этих цифр скажу, что Чернобыльская катастрофа в 1986 году дала активность 50 миллионов кюри. Вот и считайте.
­ Но нас успокаивают, мол, опыт хранения ОЯТ уже есть, чего бояться?
­ Да, Красноярск не первое место, куда перемещается ОЯТ. В Уральском регионе, в ЗАТО Озёрск (бывший Челябинск-­65) шестьдесят лет функционирует производственное объединение «Маяк». В результате деятельности этого предприятия загрязнено 22 тысячи квадратных километров земли. В результате аварии 1957 года число жертв составило более 500 тысяч. Заболеваемость в этом регионе существенно выше, чем в среднем по России и в странах Евросоюза. Число врожденных аномалий достигло 52,3 на тысячу родившихся в 2010 году. И это по сравнению с 33,8 в среднем по всей России!
­ Олег Викторович, скажите, как-­то можно оценить влияние деятельности ГХК на экологию Енисея?
­ Когда производили плутоний для атомного оружия, то реакторы охлаждали, напрямую прокачивая воду из Енисея и сбрасывая после охлаждения её обратно в реку. Случались аварии, и топливо из этих военных реакторов тоже сбрасывалось в Енисей. Сейчас по всей длине реки, на протяжении почти полутора тысяч километров, Енисей загрязнен. Таковы данные учёных. По некоторым из них, содержание плутония в отдельных пробах в 4­140 раз выше фоновых значений. Выводы красноярских экологов таковы, что уже сейчас в природе встречаются мутации. Но пока природа ещё справляется сама. Однако если негативные тенденции будут продолжаться, то это может привести к генетическому срыву. Увеличится число врождённых аномалий. Уже сейчас идёт миграция радионуклидов по Енисею в Северный Ледовитый океан и далее к берегам Кольского полуострова и Норвегии. А это, как понимаете, расширяет круг потенциальных жертв.
­ Тогда почему к выводам экологов не прислушиваются?
­ Смотрите, что происходит в городе Сосновый Бор. Учёные­
генетики из Обнинска провели пятилетние исследования на хвое и семенах сосны. И выяснилось, что частота генетических повреждений у сосен в районе ядерного комплекса Соснового Бора в три раза выше, чем на границе с Санкт­-Петербургом. То есть очевидно наличие вредного воздействия. И я говорю: как можно строить ещё какие-­то объекты, ещё больше нагружать природу? А в ответ слышу: мол, результаты научных исследований не могут быть стандартом, на основании которого принимаются принципиальные политические решения. Есть ГОСТ и его требования выполняются.

Цепная реакция

­ Сейчас нам говорят о том, что ОЯТ нужно хранить, чтобы потом перерабатывать.
­ Могу сказать, что сегодня экологических социальных и экономически приемлемых решений по переработке ОЯТ реакторов РБМК­1000 не существует в природе. Это миф. То топливо, которое сейчас хранится, может пролежать ещё лет пятьдесят. Ну а на такой продолжительный срок сделать прогноз по безопасности невозможно. Хорошо, пройдёт полвека, а дальше что? «Ну потом что-­нибудь придумаем» ­ говорят нам. Так создаётся иллюзия безопасного решения проблемы ОЯТ. На самом же деле перемещение этих обременений из европейской России на берег Енисея – перемещение проблем, а не их решение. Это политика двойных стандартов безопасности и проявление колониальной стратегии европейской России в отношении Сибири и Урала.
­ Здравомыслящий человек скажет: да этот Бодров ненормальный. Радоваться надо, что эти отходы из его города подальше увезут, а он ещё тут протестное движение организует. Вам­-то зачем всё это надо?
­ Знаете, я в своё время пожил в коммунальной квартире и на всю жизнь зарубил законы такого совместного сосуществования. Если я свою грязь соседу буду подбрасывать, в конечном счёте это плохо для меня закончится. Да и сама квартира от этого чище не станет. Так вот, негоже жителям европейской России отправлять своё ОЯТ подальше от «нашего двора». Я был на семинаре по «глубинной экологии» и новые знания помогли мне многое понять. Сейчас формируется новая философия, смысл которой состоит в том, что мы живём не в окружающей нас природной среде, а являемся частью этой среды. Планета Земля ­ это суперорганизм, и если мы, его часть, делаем что-­то плохо этой Земле, то фактически мы делаем плохо себе самим. А это значит, что мы не можем так поступать, исходя из инстинкта самосохранения. Это не дальнозорко ­ спихивать наши отходы в Красноярск и при этом быть довольными, что у нас в Балтике всё хорошо. Однажды это вернётся к нам, потому как живём мы на одной планете.
­ Так и что вы предлагаете­то с топливом делать?
­ Хранить обременения нужно там, где их произвели. Это справедливое решение. Допускаю, что однажды появится технология безопасной переработки ОЯТ. И только когда будет доказана целесообразность такого перемещения, топливо можно будет перевозить. Но только при условии открытого диалога всех заинтересованных сторон, включая власть, атомщиков, общественность.
­ Но сейчас в Железногорске может появиться ещё один ядерный объект, где собираются «консервировать» радиоактивные отходы. И уже подобрана площадка. Скажите, а независимые экологи контролируют этот процесс?
­ Да нет, конечно. В своё время Росатом переложил все функции по контролю на сами ядерные объекты. Железногорск ­ закрытый город. Процедура транспортировки, оценка воздействия на окружающую среду, возможные аварии и ЧП нигде и никогда не рассматривались публично. Пока можно говорить об относительной безопасности. Я видел периметр Железногорска и могу сказать, что не такая это неприступная крепость. И в этом смысле он слишком уязвим с точки зрения террористических актов. И если это произойдёт, катастрофы не избежать
­ Вот «успокоили»! А что нам, жителям–то, делать? Может, референдум провести?
­ Это должно быть не навязанное кем-­то решение, а своё собственное. Поэтому мы и приехали сюда. Чтобы проинформировать людей, показать возможные пути выхода. Но пока не будет открытой и прозрачной дискуссии, ничего не получится. России нужны социально-­политические механизмы, которые заставят Росатом считаться не только со своими коммерческими интересами, но и обеспечивать единые стандарты безопасности всех регионов России и думать о будущих поколениях. Ведь жители Красноярского края вовсе не обязаны принимать на себя риски, возникшие в ходе 65­летнего развития атомной энергетики. При этом у них даже не спросили, согласны ли они жить около «ядерного туалета». Хочу напомнить, что попытки организовать могильники в разных странах неизменно натыкались на протесты населения. Поэтому в США, Германии, Японии сохраняется неопределённость по поводу дальнейшей судьбы ядерных отходов. Это значит, что в перспективе они могут оказаться под Красноярском.

Беседовала Ирина СЕРГИЕНКО.


Ссылка на источник