Александр Болсуновский: «Наши исследования портят инвестиционный климат края»

Болсуновский Александр Яковлевич ­ кандидат физико­математических наук, доктор биологических наук, заведующий лабораторией радиоэкологии Института биофизики Сибирского отделения Российской Академии Наук. Возглавляемая им лаборатория является единственной лабораторией радиоэкологии от Урала до Дальнего Востока в системе РАН. Александр Болсуновский, пожалуй, сегодня единственный в крае настоящий учёный, всерьёз занимающийся вопросами радиоэкологии и при этом не связанный корпоративными интересами с госкорпорацией «Росатом». Наши атомщики и «прикормленные» краевые экологи частенько не очень лестно отзываются об этом человеке. И есть за что. Результаты исследований лаборатории Болсуновского вносят нежелательные помехи в отлаженные механизмы хитроумного освоения многомиллионных бюджетов. И как сетуют чиновники, его исследования портят инвестиционную привлекательность края. Сегодня у нас есть отличная возможность из первых уст узнать о реальном состоянии дел с радиационной обстановкой в нашем крае. Александр Яковлевич выкроил время в своем крайне плотном графике, чтобы дать интервью.

­ Александр Яковлевич, не могли бы вы пояснить нашим читателям, чем занимается ваша лаборатория и какие задачи она решает?
­ Поскольку лаборатория радиоэкологии находится в системе Академии Наук, то мы занимаемся фундаментальными явлениями: например, исследованиями механизмов взаимодействия радиоактивного излучения с живыми организмами. Особенно делаем акцент на трансурановые элементы ­ новые для биосферы. (Слева направо): проф. Э.Клемт (Германия), д.б.н. А.Я.Болсуновский, академик А.Г.Дегерменджи во время экспедиционных исследований на ЕнисееИ здесь река Енисей с научной точки зрения является очень удобным полигоном для проведения исследований. Потому что более чем за пятидесятилетнюю деятельность Горно­-химического комбината в донных отложениях, в биоте, в пойменных почвах накоплена значительная активность радионуклидов и особенно трансурановых элементов. Во время экспедиций мы получаем новые научные знания по миграции и переходу радионуклидов по трофическим звеньям, осуществляем радиационный мониторинг реки Енисей. Мы ежемесячно отбираем пробы экосистемы Енисея вблизи Горно-­химического комбината, почти каждый год делаем выезды на более дальние расстояния, даже отбирали пробы в районе Полярного круга. Не секрет, что деятельность ГХК прослеживается на многие сотни и тысячи километров.

­ Ну и каковы же ваши выводы относительно деятельности ГХК и его влияния на радиационную обстановку в крае и состояние реки Енисей?
­ Руководство Горно­химического комбината и руководство Росатома говорят, что ГХК, в отличие от аналогичных комбинатов в Челябинске и Томске, проработал все пятьдесят лет без аварий, поэтому здесь радиоэкологическая обстановка благоприятная. Но наши исследования показали, что это не так. Обнаружен ряд аномалий. Это аномалии в виде «пятен» радиоактивных отходов по течению реки, которые прослеживаются на сотни километров. Известна радиоактивная аномалия в районе города Енисейска, где низкоактивные радиоактивные отходы находятся, можно сказать, прямо на берегу Енисейска. Такие же «пятна», более активные, находятся и вблизи Горно-­химического комбината. Существует проблема так называемых «горячих частиц» (высокоактивных радиоактивных частиц), которые ранее обнаруживали только возле Чернобыльской АЭС после аварии. Больше их никогда не обнаруживали. Мы же обнаружили эти частицы почти двадцать лет назад на Енисее. И не только моя лаборатория, но и сотрудники Новосибирского института геологии и минералогии СО РАН почти каждый год обнаруживают эти частицы. «Горячие частицы» ­ это свидетельство аварий на реакторах Горно­химического комбината с выносом реакторного топлива в реку Енисей. Частицы очень активные, нахождение рядом с такой частицей в течение нескольких часов обеспечивает годовую дозу облучения. Почему-­то эти частицы появляются на одних и тех же местах ежегодно ­ их приносит из зоны ГХК, как будто там есть какое-­то место, где они хранятся. Вполне возможно, что это береговые бассейны или другие места, и оттуда идёт поступление.

В лаборатории радиоэкологии ИБФ СО РАНЕщё следует отметить высокое содержание в Енисее трансурановых элементов. Когда мы сравнивали уровень загрязнения по цезию­137, то на некоторых участках в донных отложениях реки Енисей уровень радиоактивного загрязнения был сопоставим с рекой Теча в Челябинской области. Однако в ходе совместных проектов с уральскими учёными оказалось, что содержание трансурановых элементов в Енисее существенно выше, чем в Тече. Наша лаборатория совместно с коллегами из Новосибирска, Екатеринбурга и Москвы определила широкий перечень трансурановых элементов, имеющихся в донных отложениях реки Енисей. Это ­ изотопы плутония, америция, нептуния и кюрия. У всех нас на слуху плутоний­239 как основной продукт ГХК ­ у него период полураспада двадцать с лишним тысяч лет. Он через десять периодов полураспада исчезнет. Но в донных отложениях Енисея есть и нептуний­237, который считается одним из самых долгоживущих с периодом полураспада два с половиной миллиона лет… Всё, что есть в донных отложениях, в пойменных почвах, в дальнейшем обнаруживается в биоте, в ягодных кустарниках. Трансурановые элементы мы зарегистрировали в смородине ­ не только в листьях и стеблях, но и в ягоде. Конечно, активность небольшая, но это предварительные данные и необходимо продолжать исследования. По совокупности полученных данных следует, что отдельные участки поймы Енисея представляют определённую опасность. И эта опасность не только с точки зрения внешнего гамма-­облучения. На ГХК радиационную опасность часто трактуют как опасность получить дозу за счёт внешнего гамма-­облучения, и они очень мало внимания уделяют поступлению радионуклидов по трофическим звеньям экосистем: гидробионты, ягоды и грибы. Например, грибы (маслята), которые мы собирали на островах и на берегах реки Енисей в зоне влияния ГХК, многократно превышали разрешённые нормативы содержания радионуклидов для грибов, которые можно употреблять в пищу.

­ Вот тебе раз! А работники комбината часто хвастаются, что деятельность их предприятия настолько безопасна и не причиняет вреда окружающей природе, что некоторые товарищи вокруг ИХЗ даже грибы собирают…
­ Ещё одна из проблем, которую мы более десяти лет ставим во главу угла – это полигон «Северный». Известно, что Горно­химический комбинат закачивает свои радиоактивные отходы в подземные водоносные горизонты. Ранее считалось, что эти водоносные горизонты не имеют гидрологической связи с поверхностными водотоками – в частности, с притоками Енисея ­ реками Большая Тель и Кан. Хотя в литературе отмечалось, что вода подземных горизонтов движется в направлении этих рек и возможен обмен, но этот обмен произойдёт через какие­-то тысячи лет. Такие были первые прогнозы. Далее в подземные горизонты закачали радиоактивные отходы активностью в миллиард кюри. Считалось, что ареал радиоактивных отходов будет двигаться очень медленно. Но последующие математические модели учёных показали, что уже не через тысячу лет, а через 200­250 лет радионуклиды достигнут реки Большая Тель. А полигон­ находится на расстоянии не больше десяти километров от берега Енисея и 5­7 километров от реки Большая Тель. Последние разработанные модели показали, что через сто лет и даже через пятьдесят лет некоторые несорбируемые радионуклиды (такие, как тритий), могут достичь реки Большая Тель. И с 2001 года в реке Большая Тель (приток Енисея) мы уже обнаруживаем повышенное содержание трития, урана, в том числе урана техногенного. Мы в своих научных публикациях заявляли, что первый фронт радиоактивных отходов с полигона «Северный» уже регистрируется в реке Большая Тель. И в перспективе под угрозой могут оказаться подземные водозаборы ближайших населённых пунктов.

­ Видимо, такова реальная цена мирного атома. В Европе сегодня многие считают, что сброс на плечи сибиряков обременений за полученное атомное электричество – это самое оптимальное решение проблемы. Возникает вопрос ­ а могут ли радиоактивные отходы с водами Енисея вырваться за пределы страны и, например, с той же рыбой или как­то иначе попасть к европейцам обратно? Возможен ли ядерный бумеранг?
­ В донных отложениях Енисея накоплена существенная активность радионуклидов, особенно трансурановых элементов. На Горно­химическом комбинате считают, что поскольку последние годы сбросов идёт меньше, то и радиоактивные слои сверху перекрыты менее активными донными отложениями. Но несколько лет назад были большие паводки, уровень воды Енисея поднимался выше нормального на два метра. И когда мы после этих паводков выезжали на мониторинг, то обнаружили, что некоторых активных участков донных отложений на прежних местах нет. Они переместились дальше по течению, и мы регистрировали новые радиоактивные «пятна» там, где их раньше не было. Вполне возможно, что существенная часть радионуклидов вместе с донными отложениями постепенно переместится в Карское море. Постоянный приток добавочной радиоактивности в Карское море, где уже существуют захоронения радиоактивных отходов и отработанного ядерного топлива, приведёт к тому, что когда-­то накопится критическая масса. Особенно опасны трансурановые элементы, которые оказались очень миграционны. Они могут выходить из донных отложений, их не удержишь никакими матрицами. Наши фундаментальные исследования в лаборатории показали, что разные виды гидробионтов (рыба, водные растения, рачки) очень активно накапливают трансурановые элементы. Это одна из наших находок. Раньше бытовало мнение, что трансурановые элементы – это не биогенные элементы, они чужды организму и не способны проникать внутрь гидробионтов. Оказывается, это не так. Организм обманывается, расценивает их как какой­-то ценный биогенный элемент и начинает их активно транспортировать внутрь. Поэтому я считаю, что река Енисей, кроме той химической и радиоактивной «грязи», что она уже вынесла в северные моря, ещё привнесёт в этот процесс свой существенный вклад. К тому же в этом вопросе есть любопытное обстоятельство. Мы знаем, что на реке Енисей на Горно­химическом комбинате действовало всего три реактора и радиохимический завод, а на реке Оби находятся комбинаты «Маяк» и СХК ­ это около 15 реакторов и два радиохимических завода со всеми их авариями. Но когда учёные сравнили годовой вынос цезия­137 в Обский и в Енисейский заливы, то оказалось, что они почти одинаковы. Это парадокс, непонятно как так получается. У нас же на Енисее серьёзных аварий на комбинате не было, всего три реактора, а там намного больше… Выходит, у нас было что­-то такое, что и привело к такому сбросу.

­ Как Вы относитесь к ввозу на территорию Красноярского края отработавшего ядерного топлива? Не усугубит ли это и без того неважную экологическую обстановку?
­ Мы с коллегами всегда были против транспортировки отработавшего ядерного топлива на Горно­-химический комбинат, поскольку считали, что если мы не можем привести в безопасное состояние накопленные после военных программ радиоактивные отходы, то привносить в край добавочную активность было бы уже слишком небезопасно. Неоднократно я был в различных комиссиях, которые раньше заседали в администрации края, где депутаты заявляли, что мы готовы разрешить завоз отработавшего ядерного топлива, но при условии, что уже существующие отходы будут приведены в безопасную форму. А получается, что и накопленные военные отходы в небезопасной форме (это полигон «Северный», бассейны-­отстойники, ёмкости с радиоактивной пульпой, хранилища ТРО) плюс добавился ОЯТ с реакторов ВВР­1000, а тут ещё последнее время свозим ОЯТ с РБМК. Есть ли ещё где-­нибудь на земном шаре такое место, где вблизи миллионного города происходит столь мощное концентрирование опасных радиоактивных веществ? Миллиарды кюри здесь сейчас собираются. В то время как пример «Фукусимы» наглядно показал, что даже при высоком уровне развития систем безопасности, электроники, культуры работы и то случаются аварии. Кстати, наша лаборатория зарегистрировала «фукусимские» выпадения в районе Красноярска, и мы показали, что в результате аварии на «Фукусиме» наш радиоактивный фон по изотопам цезия возрос в два-­три раза. Постоянное увеличение радиационной нагрузки на живые организмы, на экосистемы, в конце концов, может привести к серьёзным последствиям. Мы уже сейчас регистрируем хромосомные нарушения очень высокого уровня в водных растениях вблизи Горно­-химического комбината. Если сравнить воздействие сбросов Красноярска и ГХК на окружающую среду, то миллионный город со всеми своими промышленными сбросами поднимает фоновый уровень хромосомных нарушений водных растений с 3­5 процентов до десяти, а Горно­химический комбинат сразу увеличивает этот уровень до 20­25 процентов.
­ В Красноярске расположен Институт биофизики, в нём имеется ваша замечательная лаборатория. Что это даёт городу и краю? Считаются ли краевые власти с результатами ваших исследований?
­ Для института, расположенного в Сибири, у нас очень хорошее оборудование. Мы являемся в СО РАН ведущими исследователями по радиоэкологическому направлению. Получаем поддержку Сибирского отделения РАН в виде интеграционных проектов, в которых наш институт выступает головным. Постоянно участвуем и выигрываем финансовые гранты в конкурсах научных исследований, которые проводятся в Москве. Активно сотрудничаем с зарубежными организациями Швейцарии, Германии, Норвегии и другими. Этим летом получили небольшой грант Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ, Вена, Австрия) на исследования Енисея. Это очень престижно и почётно. Я не знаю, получал ли ГХК когда­-нибудь деньги от МАГАТЭ. Данные, которые мы получаем в области радиоэкологии, для мировой науки представляют очень большой интерес. На наши публикации ссылаются учёные во всем мире, что свидетельствует о высоком уровне наших работ. При этом оказывается, что в Красноярском крае эти исследования абсолютно не востребованы и не поддерживаются. Я знаю, что многие десятки миллионов рублей администрация края ежегодно выделяет на радио­-экологические исследования территорий, в том числе и реки Енисей. И большая часть этих денег достаётся ГХК, на его же экспедиции и мониторинг. Результаты этого мониторинга мы не знаем. Я дважды подавал заявки на участие в конкурсе радио-экологических исследований, но мы не получили финансирования. При этом к радио-экологическому мониторингу администрация порой привлекает организации, даже не располагающие необходимым оборудованием. Те, в свою очередь, в качестве субподрядчика привлекают ГХК – так круг замыкается. Нас же, несмотря на наличие специализированной лаборатории, администрация края не поддерживает, даже наоборот, в наш адрес раздаются высказывания, что наши исследования портят инвестиционный климат края. Для администрации края было бы лучше, если бы таких данных, которые получаем мы, было поменьше.

­ А как на ваши исследования реагируют атомщики?
­ В своё время, в 1995 году, мы даже проводили совместную экспедицию с ГХК по Енисею. Но когда во время этой экспедиции мы обнаружили радиоактивные частицы, то после этого совместные исследования закончились. Несколько лет назад, когда Кириенко только был назначен главой Росатома, он приехал в Железногорск на ГХК, где решил провести встречу, на которую помимо атомщиков позвали местных экспертов. Пригласили и меня. Когда на встрече зашёл разговор об экологии Енисея, я выступил и рассказал о реальном состоянии дел и имеющихся проблемах. Поскольку моя оценка в корне отличалась от выступлений представителей ГХК и краевых служб, Кириенко попытался поставить под сомнение выводы нашей лаборатории и призвал искать истину где-­то посередине. На что я ответил ему, что мы учёные и оперируем фактами, полученными в ходе тщательных исследований. Почему наши данные отличаются от тех, которые получают ГХК или другие московско-­питерские организации? Просто у нас подходы разные. Когда ГХК или другие специалисты по заказам Росатома проводят свои радио-экологические исследования Енисея на корабле, то с каждого острова (протяжённостью несколько километров) из-­за дефицита времени берут одну–две пробы, по результатам исследования которых заявляют, что на острове всё нормально. А мы на этом же острове работаем неделю, детально исследуем и находим радиоактивные слои, где содержание отдельных трансурановых элементов превышает фоновые показатели в сотни и тысячи раз. Но, оказывается, такая вот детализация и не нужна, потому что вредит инвестиционному климату края.

­ Заражённые участки Енисея несут многофакторную угрозу. Но какая из них наиболее существенная?
­ Самый существенный фактор -­ радиоактивные частицы. Мы делали радиоавтографию проб почвы из участков, где обнаруживали «горячие частицы». Когда крупные частицы извлекали, то в навеске почвы 0,3 грамма мы находили до 300 микрочастиц. Если экстраполировать на килограмм почвы, то этих частиц там может быть под миллион. Эти микрочастицы могут где­то подняться с пылью, могут попасть внутрь.

­ Как Вы относитесь к планам Росатома построить вблизи миллионного города крупнейший в мире ядерный «могильник»?
­ Где-­то десять лет назад была рабочая встреча с привлечением иностранных экспертов по обсуждению создания пункта подземного захоронения радиоактивных отходов в Канском гранитоидном массиве. И тогда я впервые услышал о том, как атомщики планируют это осуществить, и выступил против. В противовес главному критерию – близости площадки пункта захоронения к комбинату ­ я привёл пример того, как обычно решаются эти вопросы за рубежом. Как тщательно выверяются и учитываются все факторы, как договариваются с местным населением. В других странах, например, при проектировании своих «могильников» прорабатывают модели, учитывающие самые невероятные стечения обстоятельств. Присутствовавшие на той встрече зарубежные эксперты очень удивились позиции наших атомщиков. И с населением у вас, говорят, контакта нет. И вблизи миллионного города строить собираетесь. Специалисты Росатома не смогли тогда убедить коллег в очень грамотном своём выборе площадки.

Проблема долговременного захоронения радиоактивных отходов сегодня волнует многие страны. В прошлом году была радиоэкологическая конференция в Канаде. Я беседовал с коллегами из других стран, интересовался их опытом. Сейчас швейцарские учёные совместно с финскими и другими европейскими коллегами в своей подземной лаборатории проводят эксперименты по оценке скорости распространения радионуклидов. Для этого в гранит вносят радионуклид и регистрируют в течение десяти лет скорость продвижения радионуклида по трещинам гранита, чтобы эту константу миграции заложить в модель и дальше распространить прогноз на будущее. К примеру, почему проект хранилища отходов в США (Юкка Маунтин) закрылся, несмотря на миллиардные затраты? Разработчики «могильника» могли гарантировать его безопасность на несколько сотен лет, но население и правительство США это не устроило. В итоге на проекте поставили крест. Но особенно продвинулись в изучении процессов захоронения, в строительстве и идеологии шведские специалисты. В Швеции к решению этой задачи подошли основательно. Поскольку вопрос касается тысячелетий, то помимо всего прочего, им пришлось учитывать глобальное изменение климата. И они просчитали и смоделировали различные варианты. Рассмотрели вариант, как поведёт себя «могильник» в условиях глобального оледенения и вечной мерзлоты. Так же был рассмотрен и смоделирован вариант глобального потепления, при котором из­-за подъёма воды «могильник» оказывается на дне моря. А у нас что же? Умудрились быстро найти площадку чуть ли не на берегу реки и при этом с завидной самоуверенностью готовы гарантировать безопасность на миллионы лет…

Некоторое время назад я принимал участие в конференции по трансурановым элементам, которая проходила в США, где собрались радиохимики со всего мира. И там за круглым столом честно было сказано, что специалисты всего мира активно ищут матрицу, в которой можно было бы гарантированно удержать трансурановые изотопы на всё время их активности. Речь шла о таких изотопах, как америций, плутоний и особенно ­ нептуний­237 с периодом полураспада два с половиной миллиона лет. Специалисты честно признались, что пока такая матрица не создана, и если такую матрицу для изоляции радиоактивных отходов найти не удастся, то на всей атомной энергетике можно будет поставить крест.

По современным европейским и американским требованиям к проектированию пунктов окончательной изоляции радиоактивных отходов требуется доказать надёжную изоляцию РАО в течение тысячи лет минимум. Доказать не на словах, а представить различные убедительные математические модели. И когда сегодня наши атомщики планируют разместить российский «могильник» рядом с крупнейшей рекой планеты и вблизи миллионного города, то непонятно, чем руководствуются и о чём на самом деле думают разработчики. Нельзя при решении таких серьёзных вопросов ставить во главу угла одну лишь финансовую выгоду. Никто в мире так уже давно не делает.

Беседовал Фёдор МАРЬЯСОВ