Фёдор Марьясов: «Экологом я стал поневоле»

Этот год войдёт в историю «Сегодняшней Г­азеты-26» под знаком борьбы за экологию. И следующий, похоже, тоже. Потому что инициатор новой волны гражданского антиядерного сопротивления в Красноярском крае, руководитель Железногорского отделения КРОЭО «Природа Сибири» Фёдор Марьясов не собирается останавливаться на достигнутом. Недавно по приглашению ведущих экологических организаций страны он побывал сразу на трёх международных конференциях в Санкт-­Петербурге. И ему есть чем поделиться с читателями «Сегодняшней Г­азеты-26».

«Тёплый приём» в музее ГХК

­ Фёдор, что это были за конференции, куда тебя увёз с собой питерский эколог Олег Бодров?
­ Федор МарьясовЭто было сразу три мероприятия. Встреча представителей международной сети неправительственных организаций «Декомиссия», которая решает задачу по выводу из эксплуатации атомных станций, выработавших свой ресурс. Международная конференция по климату и энергосбережению. И отчётно­-выборная конференция Общероссийской общественной организации «Социально­ экологический Союз». Кстати, Социально-­экологический Союз в своём составе насчитывает несколько десятков экологических организаций.

­ Ты­-то что делал на этих конференциях? Тоже мне эколог…
­ Да какой я эколог… Никогда не думал раньше, что меня занесёт в ряды «зелёных». Я экологом стал поневоле. В ходе противостояния с Росатомом и ГХК. Теперь представителями общественных организаций европейской части страны я воспринимаюсь как лидер анти­ядерного сопротивления Сибири.

­ Ты уже, смотрю, на полном серьёзе добрался до столицы…
­ Да, и у меня ощущение, что произошёл некий качественный скачок, прорыв в тех антиядерных общественных акциях протеста, которые я веду на протяжении последнего года. И в этом мне здорово помогли питерцы. Как ты знаешь, 11 августа в Красноярск приехала съёмочная группа из Соснового Бора во главе с руководителем известной экологической организации «Зелёный мир» Олегом Бодровым, которая снимала фильм об опасных ядерных объектах. Я им предложил помочь сделать съёмки и записать интервью в Железногорске…

­ Как ты вышел на них?
­ Это не я, а они на меня вышли. Когда ты занимаешь активную жизненную позицию, то рано или поздно тебя начинают замечать. У меня была идея снять фильм о том, какие планы Росатом собирается реализовать на территории Красноярского края, но у нас не хватило ресурса запустить это дело. Потом мне попался фильм «Территория, непригодная для жизни» ­ о тех событиях, которые происходят на таком же предприятии, как у нас ­ в Челябинске. Я нашёл авторов фильма и написал им письмо. Так и познакомился с Бодровым. И в процессе общения выяснилось, что они хотят снять фильм об атомных объектах на Енисее, и об отношении местного населения к транспортировке ОЯТ. У них было запланировано проведение круглого стола в Красноярске и попутно они хотели провести рабочие съёмки для фильма. Поскольку я активно занимался антиядерной темой, меня попросили помочь. Я договорился с некоторыми железногорскими депутатами, чиновниками, руководителями общественных организаций, чтобы взять у них интервью. Всё складывалось замечательно, но всё испортил скандал в музее ГХК… То, что там произошло, просто ни в какие рамки не лезет. До меня в полной мере дошло, что же случилось, когда я был уже на конференции в Питере, где присутствовало более пятидесяти представителей со всех регионов страны, Ближнего и Дальнего зарубежья. Мы, живя в провинциальном городке, привыкли голосовать по указке, принимать решения, которые навязывают сверху, и уже не замечаем, что наша «заколючинская» жизнь для нормального человека похожа на идиотизм. Когда я рассказывал о том, что произошло в Железногорске, некоторые даже не верили. Пока не услышали историю из уст непосредственных участников – Бодрова и Шабарина. К тому же вы мне скинули статьи, которые вышли в «Сегодняшней Газете» про этот инцидент. Я распечатал, размножил и раздал участникам конференции. Вот тогда это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Закончилось тем, что ко мне подошли представители крупнейшей экологической организации «Друзья Земли» и предложили в случае необходимости оказать международную поддержку. У них есть такая программа, что-­то типа «защиты свидетелей». Настолько остро они восприняли эту ситуацию. У иностранцев возникло ощущение, что меня нужно спасать.

­ Слушай, ну вы тоже юмористы. Зашли в музей ГХК – секретного предприятия, начали снимать без спросу. Вот к тебе домой придут с камерами, ты же в милицию сразу позвонишь!
­ Всё было совершенно не так. Визит Бодрова был распланирован по пунктам, и всё было согласовано. Сначала мы спустились на катере вниз по реке, поговорили с жителями Атаманово, Большого Балчуга, взяли пробы на радиоактивное заражение участков территорий – вы всё увидите в фильме, который «Зелёный мир» обещал до конца года сделать. Потом мы записали интервью с несколькими депутатами. Когда дело дошло до городского Музейно­-выставочного центра, я позвонил Валентине Александровне Поповой, нам там устроили очень тёплый приём. У них с Бодровым нашлось большое количество общих знакомых, потому что многие бывшие железногорцы теперь живут в Сосновом Боре.

­ После твоих подробных рассказов, полагаю, отношения между Поповой и Гавриловым натянутся. Ты же знаешь сложный характер Петра Михайловича…
­ Будем надеяться, что он переосмыслит своё поведение. Так вот, Валентина Александровна попросила своего заместителя организовать питерцам экскурсию сначала у себя, а потом и в музее ГХК, потому что в городском музее атомная экспозиция была то ли на ремонте, то ли на реконструкции. Заместитель Поповой при нас позвонила туда и договорилась. Я не вижу в этом никакого криминала. Люди же хотели сделать съёмку не против ГХК, а дать объективную картину того, что здесь происходит. Они готовы были общаться со всеми и для этого первым делом пригласили атомщиков и руководство города на круглый стол, который те дружно проигнорировали.

­ Сам-­то ты почему не зашёл в музей ГХК с Бодровым, а остался на улице?
­ На всякий случай меня попросили не раздражать сотрудников ГХК своим присутствием. Никто не хотел накалять обстановку. Я сидел в машине и с изумлением наблюдал происходящее. До этого момента я думал, что вооружённые женщины есть только в израильской армии, но теперь узнал, что, оказывается, есть женское спецподразделение атомщиков. Глазам своим не поверил, когда ко входу музея подлетел УАЗик, и из него начали выскакивать вооружённые люди и разбегаться вокруг здания музея – изображать оцепление. Всё это сопровождалось громкими командами и криками по рации. Я сразу понял: что­-то не то. Звоню Поповой, говорю: «Я наблюдаю какое­-то странное, движение вокруг музея, узнайте, что там происходит». Она мне: «Там никто не берёт трубки!»

Как потом выяснилось, работникам музея ГХК сообщили, что пришли «друзья Марьясова», после чего съёмку запретили, а спустя некоторое время началась эта заварушка. Но буклеты, какие­-то книжки и видео питерцам они вручить успели…

­ То есть без подарков они не остались.
­ Конечно. Ведь сначала музейщики сами не предполагали такого развития событий. Слава Богу, ума хватило не отобрать сувениры. Как рассказывали питерцы, не успели они получить комбинатовскую полиграфию, как прибежала какая-­то сотрудница и сказала директору, что тому следует срочно позвонить Гаврилову. После чего появились милые железногорские женщины в бронежилетах и касках. У гостей отобрали пропуска и потребовали немедленно покинуть город. Людей со связями по всему миру, вышвырнули, как щенков, не откуда­-нибудь, а из музея! Ладно бы они проникли на промплощадку ГХК. Если это режимный объект (как теперь атомщики оправдываются в соцсетях) ­ обнесите его тогда колючей проволокой и поставьте КПП на входе. Зачем доводить ситуацию до маразма?

­ Съездили питерцы в ЗАТО с приключениями…
­ Самое главное, что на этом наши испытания не закончились. По дороге в Красноярск мы чудом не разбились – у моего автомобиля при повороте на Октябрьский мост на ходу вылетела рулевая ось из кардана рулевой колонки. Машина стала совершенно неуправляемой, но слава Богу, всё обошлось, мы отделались испугом. Оказавшиеся поблизости механики сказали: очень высока вероятность того, что авария была подстроена.

­ Зная, как ты «следишь» за своим автомобилем, я ничему ни удивляюсь…
­ Поэтому я тоже на такой версии не настаиваю. Возможно, это стечение обстоятельств. Но я разговаривал со многими водителями, ни у кого никогда рулевая ось не вылетала. Но даже эта авария, в результате которой мы чуть было не улетели с моста, произвела гораздо меньшее потрясение на наших гостей, чем инцидент в музее ГХК. Про эту аварию уже все давно забыли, а музейные страсти до сих пор продолжают обсуждать.

Три резолюции

­ Ты на этих экологических конференциях был вольным слушателем или участником?
­ Конечно, я там выступал. И временами очень активно. Тема Красноярского края прошла через все встречи и конференции красной нитью. Хотя проблемы есть везде – Ленинградская область ведёт свои «бои», Татарстан воюет против атомных станций, казаки выступают против строительства никелевого комбината, но по совокупности эмоций и накала страстей Красноярск перевесил. Мне удалось протолкнуть ряд серьёзных решений. Например, в программу Российского Социально­экологического Союза внесён пункт о поддержке кампании по переносу могильника РАО. Это уже вызвало скандал. По приезду я выложил сообщение об этом в интернет, и началось беспокойство среди атомных троллей и красноярских «паркетных» экологов. Потому что крупнейшая экологическая структура с обширными международными связями заявила о поддержке идеи переноса ядерного могильника. Это большущий камень в огород наших атомщиков и тех карманных красноярских экологов, которые давно смирились с текущим положением дел и стали плясать под дудочку Росатома. Я непосредственно являюсь автором трёх резолюций, за которые проголосовала конференция. Первая касается поддержки нашего городского митинга против роста тарифов. В своём выступлении я рассказал о том, что происходит в Железногорске с тарифами на тепло, и какую роль сыграл в этом Росатом. И конференция поддержала мою резолюцию в части обращения в Счётную Палату России и Генеральную прокуратуру с заявлением о проведении расследования по целевому использованию средств при строительстве ЖТЭЦ. К этой проблеме подключился «Зелёный мир» (видимо, в ответ на «тёплый» приём атомщиков). Они взяли на себя миссию передать резолюцию конференции и резолюцию железногорского митинга с подписями жителей, которую мне переслал депутат Алексей Кулеш, в генеральное консульство США в Санкт­-Петербурге и Москве. После чего у американских партнёров появится формальный повод поинтересоваться у российской стороны, насколько правильно были потрачены деньги. А то строили ТЭЦ, строили, а построили котельную. Деньги потратили, а результата нет. И весь город теперь за это платит.

Вторая резолюция касается непосредственно ситуации, которая произошла в музее ГХК. Я настоял, чтобы Социально­экологический Союз дал свою оценку этому событию. И конференция проголосовала за то, чтобы меня поддержать. Сейчас текст этого решения проходит техническое согласование.

И третья резолюция, которая стала «бомбой» и вызвала самые жёсткие дебаты, касается информационной политики. Я предложил, чтобы Российский Социально­-экологический Союз рекомендовал представителям экологической общественности, депутатам, чиновникам, представителям госкорпорации «Росатом» воздержаться от манипуляций общественным мнением и в своей риторике не подменять понятие «пункт подземного захоронения» расплывчатой формулировкой «исследовательская лаборатория». И приложил пакет официальных документов, с помощью которых доказал, что жители Красноярска и Железногорска вводятся в заблуждение этой лабораторией. У нас на общественных слушаниях, которые состоялись 30 июля 2012 года, люди голосовали, согласно документам ОВОС, за строительство первоочередных объектов пункта подземной изоляции РАО, а сейчас атомщики на голубом глазу заявляют о некой подземной лаборатории. Якобы они поизучают гранитоидный массив, а потом будут решать – строить могильник или нет. Но строительство-­то ПЗРО с общественностью уже согласовали. Не случайно ещё полгода назад руководитель Красноярского информационного центра Росатома улыбался, говоря, что красноярцы повлиять на строительство ядерного могильника уже не смогут. Это теперь, когда увидели рост протестных настроений, вдруг сразу забыли про все отчёты, научные статьи и правительственные декларации. Заговорили про «просто лабораторию». Господа, откройте документы, за которые голосовали, и посмотрите, лаборатория это или первая очередь могильника. Здесь наши атомщики попали в очень щекотливое положение. Надо или признаваться в манипуляции общественным мнением, либо отменять результат этих слушаний, притворяться клоунами и начинать всё заново.

Дашь на дашь

­ Ты удовлетворён результатами поездки?
­ Более чем. Я получил инструменты для дальнейшей общественной деятельности. Противостоять атомщикам практически в изоляции, при минимальной поддержке и отсутствии финансовых ресурсов непросто. Теперь у меня появился выход на широкую экологическую общественность. Мне удалось установить контакты с крупнейшими зарубежными организациями. Они предложили подготовить аналитическую записку о том, что происходит в Красноярском крае и, в частности, в Железногорске, к чему всё идёт и чем мировая общественность могла бы помочь.

­ Чую, не атомщики угробят город, а ты. Эта паника по поводу строительства ядерного могильника приведёт к тому, что отсюда начнут уезжать люди.
­ Из этой «паники», как ты говоришь, умные правители должны извлечь пользу. От того, что я делаю, город только выиграет. Росатом вынужден будет решать вопросы с тарифами на тепло. Хорошо это или плохо? Наверное, хорошо, если люди будут меньше платить.

­ Но могильник-­то всё равно построят. Никуда они его не перенесут.
­ Откуда ты можешь знать! Я общался с людьми, которые закрыли проекты похлеще этого могильника. Они сделали то, во что невозможно поверить. Бодров воспрепятствовал перемещению ОЯТ из Восточной Германии в Россию. На какое-то количество радиоактивной грязи в нашей стране стало меньше. Разве это плохо? Простые люди закрывали атомные станции. Есть такие примеры. У меня нет сомнений, что мои усилия приведут к существенным позитивным сдвигам. По крайней мере, Росатом начнёт обращать внимание на те проблемы, которые назрели в Железногорске и вынужден будет их решать, чтобы снизить уровень протестных настроений. Это значит, что лучше будут дороги, больше денег будет потрачено на социальную сферу. Атомщики сейчас пытаются минимизировать свои расходы. А люди молчат, вот их и запрягают. Чем больше мы будем протестовать, тем лучше будут решаться наши проблемы. Деньги у корпорации есть, планы у неё гигантские. Поэтому нет никаких препятствий к тому, чтобы сделать жизнь в нашем городе лучше. Железногорск – это же соцгород, неужели все это успели забыть? Раз мы решаем для государства важные задачи, значит, и государство должно заботиться о людях. Даже мои знакомые с ГХК говорят о том, что в городе всё должно быть бесплатным. И городской транспорт, и качественное медицинское обслуживание, и образование. Квартплата должна быть символической. Разумеется, во всём важна мера, но дураков из нас делать не надо.

­ А Красноярск­-то получит свои дивиденды?
­ Единственное, что не удалось (я просто физически не успел) ­ подготовить и провести резолюцию по поводу пересмотра политики отчислений за доставку ОЯТ в Красноярский край. По Федеральному закону край получает деньги только за тот ОЯТ, который пересекает границу РФ. А за отходы, полученные в результате производства энергии, экспортируемой за рубеж, мы деньги не получаем. На сегодня значительный объём атомного электричества, которое вырабатывает Ленинградская АЭС, поступает в Финляндию, а оттуда ­ по соседним странам. И этот ОЯТ поступает в Красноярский край на общих основаниях, то есть Росатом нам за него денег не платит вообще. Это реальная проблема. Её надо обсуждать. Я предлагал приравнять экспорт атомного электричества к ввозу ОЯТ из­-за границы. Мы этот вопрос решим, я даже не сомневаюсь. От этого выиграет весь Красноярский край. И самое главное, 75% прибыли, получаемой от импорта ОЯТ, должно поступать в специальный фонд, деньги из которого идут на реабилитацию территории от наследия «холодной войны». То есть на реабилитацию таких загрязнённых участков, как полигон Северный. А если фонд не пополняется, как разгребать эти авгиевы конюшни?
­ Благодаря тебе, Фёдор, все в городе теперь только и говорят про ядерный могильник. Страшилка для населения.
­ Я за то, чтобы всё делалось открыто, и было доступно широкой общественности. Никаких «тихушных» опасных проектов нам не надо. Сейчас не те времена. Хорошо, что мы эту лодку качнули. Росатом начал вести хоть какую-­то информационную политику. Ведь ещё год назад документы ОВОС нельзя было копировать, их выдавали под расписку. Это где такое видано! Общественность не имела доступа к документам по опасному объекту, представляющему потенциальную угрозу для людей и экологии. Полгода понадобилось, чтобы принудить атомщиков выложить докумен­ты в свободный доступ.

­ Да, ладно, для того и сделали музей ГХК, чтобы всё открыто рассказывать…
­ Но для Бодрова это оказался «режимный объект». Причём на следующий день после инцидента с питерцами, в музее ГХК собрали красноярских экологов. Там был даже Михеев, на которого в Росатоме зуб имеют за то, что он в своё время нашёл «горячие частицы» ниже по течению Енисея. Не пригласили только меня.

­ Так ты не эколог.
­ Я представляю экологическую организацию, которая оказывает информационное воздействие на общественность больше, чем какая­-либо другая на территории Красноярского края. За последний год я опубликовал статей больше, чем все экологи края вместе взятые. Я собрал 25 тысяч подписей против строительства ядерного могильника. И в вопросах террористической безопасности я дам фору большинству общественников. А это единственный критерий, по которому планы строительства ядерного могильника на выбранной площадке ну никак не проходят.

­ Ты видел, что баннер твой против ядерного могильника сняли, пока ты заседал в Питере?
­ Я не успел сойти с трапа самолёта в Питере, как мне позвонили из рекламной фирмы и сообщили, что наш баннер сняли. Спрашиваю: на каком основании? Менеджер замялась, долго оправдывалась, потом сказала, что на них надавили. Так что ничего нового. Прессинг идёт по всем направлениям. В социальных сетях против меня развернулась настоящая травля. Но для меня это хорошая школа. Психика крепчает, становится более устойчивой к таким вещам, вырабатывается философское отношение к жизни. Я благодарен моим врагам – они сделали меня сильнее.

­ У тебя теперь враги – все атомщики.
­ Ошибаешься. Когда я был на конференции, мне звонили сотрудники ГХК и давали рекомендации. У меня на комбинате есть и сторонники, и противники. Некоторые там считают, что я «устроил истерику на ровном месте». Считают, что под ядерным могильником я подразумеваю хранилища ОЯТ, которым уже 30 лет. А другие думают, что имею в виду полигон Северный. Это говорит о том, насколько всем задурили голову в этом «Вестнике ГХК» и ангажированных городских СМИ с этой «лабораторией»! Люди не знают о тех реальных проектах, которые Росатом пытается здесь реализовать. Думаю, что те 179 человек, кто был на общественных слушаниях 30 июля 2012 года, не только не читали документы ОВОС, но и понятия не имеют, за что они проголосовали. Искренне уверены, что за лабораторию. Вот пусть откроют и посмотрят: это не лаборатория, а подземный пункт захоронения РАО, где должны будут захоронить порядка 80 тысяч тонн долгоживущих радиоактивных отходов. Проблема не столько в недостатке информации, сколько в её искажении.

­ Там, в столице, наверное, твоё «движение сопротивления» кажется мышиной вознёй…
­ Наоборот. Как говорится, большое видится на расстоянии. Участникам конференции очень понравилось моё выражение «ядерный Рим». Так вот к нам там относятся, как к ядерному Риму, где жители протестуют и борются с таким монстром, как Росатом, и добиваются каких­то результатов.

­ Боролись в Томске, боролись в Челябинске, а у нас кто борется­-то, кроме тебя?
­ Чем хороши такие конференции, так это тем, что там лицом к лицу собираются представители всех регионов и конкретные участники событий и общественных движений в сфере экологии. То, что происходит сейчас в Железногорске, воспринимается экологическими организациями как нечто из ряда вон выходящее. Некоторые смотрят на нас как на героев. Мы не просто отстаиваем свою территорию, а решаем задачу, которая затрагивает интересы огромного количества людей. Представители зарубежных организаций на конференции напряглись, когда я аргументированно доказал, что красноярский могильник угрожает не только нам, но и благополучной Европе. Когда я показал участникам конференции на карте, на каком расстоянии находится площадка под будущий могильник от Енисея – крупнейшей реки, которая впадает в Северный Ледовитый океан ­ они поняли, что это непосредственно их касается. Результаты деятельности ГХК и так уже достигли Карского моря, а если произойдёт катастрофа на могильнике – «умоется» вся северная Европа, все скандинавские страны. Росатом­ создал для европейцев иллюзию решения проблемы, переместив ОЯТ с берегов Балтики в сибирскую глубинку. А, оказывается, ничего подобного – никакое это не решение проблемы. Если случится что-­то серьёзное, то Енисей вернёт ядерный бумеранг обратно. Уверен, что когда до европейцев окончательно дойдет понимание того, в какую опасную игру решила сыграть наша госкорпорация, то они быстро найдут рычаги для воздействия на Росатом. Ну а мы им в этом поможем.

Беседовала Инна АКИМОВА